Вечернее небо за окнами роддома потемнело до глубокого синего оттенка, а холодный апрельский ветер нещадно ударял по стеклам, заставляя их дрожать и создавая приглушённый шелест. В узком, казалось бы, знакомом коридоре сдавалась непривычная тишина — ни звуков шагов, ни голосов, лишь легкое дыхание вентиляции и редкие отголоски далеких сирен с улицы. Свет ламп дневного света плотно проникал в пространство, рисуя чёткие, но холодные тени на стенах с облупленной краской. Запах стерильного дезинфицирующего раствора смешивался с горечью беспокойства, что висела в воздухе, словно тяжелое покрывало.За дверью в палату, где лежал маленький пациент, врач Пётр петлял между рядами кроватей, задержавшись после долгой смены ради ребёнка, чья слабая хрипота и бледные щёки вызывали беспокойство.
Секунды растянулись в вечность, когда дверь палаты медленно открылась, и Пётр вынул из-под куртки конверт. Его руки дрожали, как листья на ветру холодным осенним вечером. В комнате стояла тяжёлая атмосфера — воздух был пропитан запахом лекарств, слабость маленькой Алисы чувствовалась каждым вдохом. Медсестра смотрела на документы с нарастающим недоверием, старший врач нахмурился, не скрывая внутренней тревоги. Внезапно тишина была прервана шёпотом Петра: «Здесь — результаты проверок, о которых никто не должен был знать.» Все глаза обратились к нему, а сердце забилось иначе — словно взрыв в тесной тишине. Несправедливость, скрывавшаяся годами, вот-вот всплывёт на поверхность.
