**Благородный предатель: как умирает любовь**
Мы встретились в том возрасте, когда кажется, будто первая любовь — на всю жизнь. Я училась в художественной школе в Рязани, он — Слава, нескладный парень из соседнего двора, вечно с гитарой за спиной и карманами, набитыми стихами, исписанными в клетчатую тетрадь. Он дежурил у моего подъезда, делал вид, что просто вышел подышать, и перебирал струны, будто случайно.
— Таня, послушай… — начинал он, не поднимая глаз. — Это для тебя…
Я слушала. Голос у него был дребезжащий, стихи — как из тетрадки семиклассника. Но было в нём что-то — хрупкое, до боли искреннее, от чего я не могла отвернуться и сказать «нет».
После школы жизнь развела нас. Я уехала в Москву, он остался в родном Воронеже. Но письма приходили. Иногда просто строчка: «Без тебя всё бесцветно», иногда — звонок в общагу в три ночи: «Привет, солнышко…» Он приезжал, ночевал в вагонных тамбурах, лишь бы провести со мной хоть день. И я ждала.
Когда я слегла перед сессией, он появился под окнами в четыре утра с термосом и пакетом таблеток — вычитал, что при температуре помогает облепиховый чай. Я стояла в растянутой футболке, кутаясь в плед, а он ухмылялся:
— Ну вот, а говорила — справлюсь без тебя.
Я плакала. От счастья.
Сделал он предложение просто, как и всё в нём. Скамейка у фонтана, где мы впервые поцеловались.
— Выйдешь за меня? — спросил.
— Только если поклянёшься не превратиться в зануду в галстуке.
— Клянусь, — прижал руку к груди, и я рассмеялась.
Мы мечтали перебраться в Питер, но мать Славы тяжело заболела. Решили подождать. А потом… потом как-то само — работа, быт, рутина.
Он устроился в магазин электроники, я преподавала в детской студии. Первые годы пахли растворимым кофе и подгоревшими тостами. Мы устраивали вечеринки, ели роллтон под Цоя и мечтали. Помню, как он получил первую премию и спустил все до копейки на ужин в «Праге». «Плевать, что дорого, зато как в кино», — прошептал, целуя мои пальцы, когда подали торт.
Потом умерла его мать. Нам досталась её квартира. Просторная, трёшка. Мы решили — пора. Я забеременела. Слава мечтал о дочке — рыжей, как я. Но родился мальчик. И умер через месяц.
Не знаю, кто сломался сильнее. Мы не кричали. Не обвиняли. Просто разошлись в разные стороны, каждый — со своей болью.
Я ушла из студии, не могла видеть детей. Слава закопался в работе. Его повысили, но вскоре он уволился, открыл свой бизнес. Сказал, что почуял нишу. Рискнул — и выиграл. Мы зажили по-новому. Богато.
Казалось бы — радуйся. Но с каждым днём между нами росла пропасть. Разговоры свелись к «Что купить?», «Я поздно». Я старалась: готовила его любимые блюда, звала его родных, покупала билеты. Он отмахивался: «Не сейчас. Потом».
Мать твердила: «Без детей — не семья. Попробуйте снова». Я была готова. Но Слава — нет.
— Таня, хватит, — сказал он за ужином. — Эту тему закрыли.
Потом появился Игорь. Партнёр Славы. Познакомились на банкете. Улыбчивый, воспитанный. В отличие от Славы, он разбирался в Кандинском, а не путал его с Шагалом.
— Слышал, вы любите импрессионистов, — сказал, протягивая приглашение на выставку.
Звал то в театр, то на кофе, то на концерт. Сначала — между делом. Потом — нарочно.
Я решила поговорить с мужем.
— Слава, Игорь всё чаще приглашает меня. Он… будто не просто вежлив.
Слава спокойно посмотрел:
— Ну сходи. Тебе же скучно одной.
— Ты это серьёзно?
Он кивнул. Ровно. Без эмоций. И добавил:
— Он порядочный. И ты ему нравишься.
Правда открылась внезапно.
Игорь, наливая мне вино, смотрел прямо в глаза:
— Вчера он был в «Метрополе». С Ларионовой. Говорит — переговоры. Но тебе не сказал?
Я онемела. Вчера он твердил про совещание.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что ты заслу— Потому что ты заслуживаешь правду, — ответил он, а я вдруг поняла, что всё это время он был лишь марионеткой в чужой игре.
