Он произнёс это между делом, почти лениво, так же, как когда-то бросал ключи от машины на тумбу в прихожей, не глядя, зная, что я всё равно подниму, разложу, уберу на место.
— Я всё перевёл. Теперь у нас больше ничего нет.
Он стянул с шеи дорогой галстук, тот самый, который я подарила ему на годовщину, не удостоив меня даже беглого взгляда, словно сообщил нечто бытовое, вроде отключённой воды или сломанного лифта.
Я стояла с тарелкой в руках и вдруг отчётливо поняла, что это не удар и не неожиданность, а чувство, похожее на момент перед грозой, когда воздух становится плотным, натянутым, и ты знаешь, что сейчас что-то обязательно случится, потому что иначе просто не может быть.
Десять лет.
Ровно десять лет я шла к этой секунде, сама того не осознавая в начале, словно выбирая не месть, а выживание, не войну, а точный расчёт, где каждая цифра, каждый документ, каждая подпись ложилась в отдельную ячейку памяти.
— Что значит «всё»? — мой голос прозвучал спокойно, почти безжизненно.
Я медленно поставила тарелку на стол, и фарфор негромко звякнул о дерево.
Он наконец повернулся.
В его взгляде скользнуло удовлетворение, смешанное с раздражением, потому что он ждал другого — слёз, крика, истерики, падения на колени, мольбы, всего того, что должно было подтвердить его власть и окончательную победу.
— Дом, бизнес, счета, активы, — произнёс он с плохо скрытым удовольствием. — Всё. Я начинаю новую жизнь.
— С ней?
Имя я не назвала, но он понял.
Лицо его дёрнулось, словно кто-то резко погасил свет в комнате.
Он был уверен, что я ничего не знаю, потому что мужчины всегда уверены, что женщина, которая годами сводит отчёты, не заметит расходов, равных годовому доходу топ-менеджера, замаскированных под «деловые встречи».
— Это не твоё дело, — отрезал он. — Я оставлю тебе машину. Сниму тебе квартиру на пару месяцев, пока ты не придёшь в себя. Я же не чудовище.
Он улыбнулся снисходительно, так улыбаются те, кто считает, что жертва уже загнана в угол и можно позволить себе великодушие.
Я подошла к столу, отодвинула стул и села напротив, сложив руки и глядя прямо ему в глаза.
— Всё, что мы строили пятнадцать лет, ты просто подарил другой женщине?
— Это бизнес, — вспыхнул он. — Ты в этом ничего не понимаешь. Это инвестиция в моё будущее, в мой покой.
В этот момент он уже говорил не о нас, потому что слова «мы» в его мире больше не существовало.
— Понимаю, — кивнула я. — Я бухгалтер. Я отлично разбираюсь в инвестициях. Особенно в самых рискованных.
Он смотрел на меня, не находя привычной боли, и это злило его сильнее любого скандала.
Он не знал, что десять лет назад, когда я впервые увидела сообщение на его телефоне, короткое, почти нежное, я не закричала и не устроила сцену, а просто открыла новый файл на компьютере и назвала его «Резерв».
— Ты подписал договор дарения своей доли? — спросила я так же буднично, как если бы уточняла размер премии.
— Да какое тебе дело?! — он вскочил. — Всё кончено. Собирай вещи!
— Просто уточняю. Ты помнишь пункт, добавленный в устав в двенадцатом году?
Он замер.
Он никогда не перечитывал документы, которые я готовила.
— Всё в порядке? — спрашивал он тогда. — Подпиши здесь.
И подписывал, доверяя моей аккуратности, не понимая, что именно она однажды станет его слабым местом.
— Какой ещё пункт? — усмехнулся он нервно.
— О запрете отчуждения долей без нотариального согласия всех учредителей.
Он побледнел.
— Этого не было.
— Было. Пункт семь четыре. Ты называл меня параноиком, когда я настаивала.
Он схватил телефон.
— Я сейчас позвоню юристу.
— Звони, — пожала я плечами. — Он всё подтвердит.
Я слышала обрывки разговора, затем он медленно опустил руку.
— Это ошибка. Я подам в суд.
— Попробуй, — спокойно ответила я. — Но попытка вывода активов — это уже совсем другая статья.
Он рухнул на стул, и в этот момент в нём не осталось ничего от победителя.
— Что ты хочешь? Деньги? Сколько?
— Я хочу своё. Пятьдесят процентов. А ты останешься с тем, с чем пришёл.
— Я создал эту компанию!
— Ты был её лицом. Я была её позвоночником.
Он вскочил, сшиб стул, кричал, угрожал, а потом я произнесла тихо, почти шёпотом:
— Позвони ей. Спроси про досрочный возврат займа.
Он побледнел ещё сильнее.
— Какой займ? Я купил ей дом.
— Нет. Дом купила компания. А займ оформлен на неё. Я уже запустила процедуру.
Он смотрел на меня так, будто впервые понял, кто все эти годы жил рядом с ним.
Он схватил меня за плечи, слова стали грязными, жестокими, больными, и в какой-то момент внутри меня погасло последнее тепло.
— Отпусти.
Он отступил.
Я закрыла за ним дверь, вдохнула запах роз из сада и посмотрела на аккуратно разложенные папки на столе.
Завтра был новый день.
И он больше не принадлежал ему.
