Иногда одна ночь перечёркивает годы терпения, материнской любви и самообмана, когда ты годами убеждаешь себя, что ещё чуть-чуть, ещё немного, ещё один шанс — и всё обязательно наладится, хотя внутри уже давно живёт усталость, похожая на глухую боль, которая не проходит ни после сна, ни после слёз, ни после очередного обещания, что завтра станет легче.
Прошла неделя с той ночи, когда я выставила сына и его жену за дверь и забрала у них ключи от своей квартиры, и чем дальше от этого вечера, тем яснее я понимаю, что другого исхода просто не существовало, потому что всё шло именно к этому, шаг за шагом, слово за словом, взгляд за взглядом, и остановить это можно было только одним способом — решившись наконец сказать «хватит».
Я вернулась домой после работы поздно, как всегда измотанная, с ощущением, будто весь день таскала на плечах чужие тяжести, и, открыв дверь, вдруг замерла на пороге, потому что кухня была занята так, словно это больше не мой дом. За столом сидели мой сын Оливер и его жена Поппи, он с газетой, расслабленный и довольный, она с ножом и ветчиной, уверенная в себе, спокойная, будто имеет полное право находиться здесь в любое время дня и ночи.
— Привет, мам, — весело сказал Оливер, даже не поднявшись со стула. — Мы решили заглянуть.
Слово «заглянуть» тогда показалось мне почти нежным, тёплым, родным, потому что я всегда радовалась его визитам, потому что в глубине души он навсегда оставался для меня мальчиком, которого я когда-то держала за руку, переводя через дорогу, и потому что я ещё не понимала, что под этим «заглянуть» скрывается намерение остаться.
Очень скоро выяснилось, что их выселили из съёмной квартиры за долги, что хозяева больше не стали терпеть задержки с оплатой, что шикарное жильё в центре города, дизайнерская мебель и «красивая жизнь» закончились ровно тогда, когда за неё перестали платить. Я не удивилась, потому что предупреждала, просила, уговаривала жить по средствам, но меня не слушали, ведь молодым всегда кажется, что весь мир должен подождать, а проблемы как-нибудь рассосутся сами.
— Почему ты не позвонил заранее, не предупредил меня? — спросила я, чувствуя, как внутри поднимается тревога.
— Мам, это совсем ненадолго, — поспешно ответил Оливер. — Я уже ищу новую квартиру, максимум неделя, и мы съедем.
Неделя показалась мне разумным сроком, а материнское сердце не позволило сказать «нет», потому что какая же я мать, если откажу собственному сыну, и потому что я ещё верила, что всё будет так, как он сказал.
Прошла одна неделя, потом вторая, и стало ясно, что никуда они не собираются. Их вещи расползлись по квартире, как корни сорняка, Поппи вела себя так, словно я ей обязана, а Оливер всё реже вспоминал о поиске нового жилья, всё чаще удобно устраиваясь на диване.
Она не работала, проводила дни либо с подругами, либо перед телевизором, а я возвращалась домой после смены и видела одну и ту же картину: грязная посуда в раковине, неубранный пол, пустая плита и ощущение, что меня здесь просто используют. Ни копейки на еду, ни помощи с коммунальными счетами, ни даже элементарного уважения.
— Поппи, может быть, тебе стоит поискать подработку, — осторожно сказала я однажды, стараясь не обидеть. — Это помогло бы вам обоим.
— Мы сами разберёмся, — огрызнулась она, даже не глядя на меня. — Не лезьте в нашу жизнь.
Эти слова ударили больнее, чем я ожидала. Я ушла в свою комнату и закрыла дверь, но чувство унижения и бессилия осталось, осело где-то глубоко внутри и стало накапливаться, день за днём, пока терпение не превратилось в тонкую, натянутую до предела нить.
Тот вечер стал последним. Я пришла домой совершенно выжатая, мечтая только о тишине и сне, потому что вставать нужно было рано, но вместо этого меня встретил грохочущий телевизор, хруст пакетов с чипсами и ощущение, что я лишняя в собственной квартире. Они лежали на диване, смеясь и обсуждая сериал, будто это их дом, их правила, их жизнь.
— Убавьте звук, — сказала я, стараясь говорить спокойно. — Мне завтра рано вставать.
— Мам, расслабься, — отмахнулся Оливер. — Мы почти закончили.
Поппи, не отрываясь от телефона, бросила:
— Маргарет, не устраивай драму. Спокойной ночи.
В этот момент что-то внутри меня оборвалось. Годы терпения, попыток быть хорошей матерью, надежд на понимание рухнули разом, и на их месте появилось холодное, ясное решение.
— Выключи телевизор. Сейчас же.
Они переглянулись, будто не веря, что я действительно это говорю, а потом последовало привычное пожимание плечами, закатывание глаз, снисходительные взгляды.
— Всё, — сказала я тихо. — С меня хватит. Вы уходите.
Начались протесты, оправдания, обвинения в том, что я преувеличиваю, что веду себя несправедливо, но я уже не слышала их так, как раньше. Я открыла шкаф, достала сумки и начала складывать их вещи, чувствуя странное спокойствие, словно делаю то, что должна была сделать давно.
— Либо вы уходите сами, либо я вызываю полицию, — сказала я, глядя прямо на сына. — Решай.
Через полчаса они стояли в коридоре с сумками, растерянные и злые, а я закрыла за ними дверь, вынула запасные ключи из замка и спрятала их в карман. В квартире стало тихо, и эта тишина была не пустотой, а облегчением.
Я не знаю, куда они пошли, и, если честно, это больше не моя ответственность. Оливер взрослый мужчина, а у Поппи достаточно друзей и родственников, чтобы не остаться на улице.
А я впервые за долгое время почувствовала, что вернула себе дом, сон, достоинство и право быть не только матерью, но и женщиной, которая имеет право на покой в собственных стенах.
