Марина стояла у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу, и смотрела, как июльский день лениво дышит жарой, как во дворе кричат дети, как жизнь продолжается без оглядки на то, что внутри неё самой уже давно что-то треснуло и медленно рассыпалось, превращаясь в усталость, которую невозможно выспать, и в боль, к которой невозможно привыкнуть.
— Марин, ты не видела мою белую рубашку? Ту, с серой полоской, — голос Алексея донёсся из спальни, раздражённый и требовательный, как всегда.
— В шкафу, — ответила она, не поворачиваясь. — На плечиках, справа.
Он вышел, застёгивая пуговицы, высокий, уверенный в себе, с тем самым выражением лица, которое когда-то казалось надёжностью, а теперь всё чаще напоминало безразличную силу, привыкшую, что ей не сопротивляются.
— Сегодня мама приедет, — бросил он между делом. — Ты бы порядок навела получше, а то в прошлый раз она сказала, что у нас пыль в углах и вообще всё как-то не по-хозяйски.
Марина медленно обернулась, и в груди привычно сжалось, будто кто-то снова нажал на старую, заезженную кнопку.
— Она всегда найдёт, к чему придраться, — сказала она спокойно, хотя спокойствие давалось с трудом. — То борщ не такой, то котлеты, то полы плохо вымыты.
— Ну так старайся лучше, — пожал плечами Алексей. — Она жизнь прожила, опытная женщина, плохого не посоветует.
Эта квартира была её задолго до него. Купленная на её деньги, выстраданная ночными сменами, бесконечными подработками, отказами от поездок, одежды, отдыха. Здесь каждая полка, каждый крючок, каждый цветок были на своём месте не случайно, а потому что так было удобно ей, так было её.
— Лёш, — медленно сказала Марина, — мы живём в моей квартире. Иногда мне кажется, что ты и твоя мама об этом забываете.
Он замер у двери, и тишина между ними стала плотной.
— Ты что, намекаешь, что я здесь лишний? — голос стал холоднее.
— Я говорю о том, что твоя мама ведёт себя так, будто это её дом, — ответила она. — А ты ей в этом помогаешь.
— Она заботится о семье, — резко сказал он. — И вообще, она ради младшего сына свою квартиру отдала, если ты забыла.
— Не забыла, — усмехнулась Марина. — Она отдала её Игорю. Но это не даёт ей права командовать в моём доме.
— В нашем доме! — повысил голос Алексей. — Мы муж и жена.
— На твою зарплату мы бы снимали комнату на окраине, — вырвалось у неё прежде, чем она успела себя остановить.
Он шагнул ближе, и в его взгляде мелькнула злость.
— Значит, теперь ты мне этим будешь тыкать? Тем, что я мало зарабатываю?
— Я просто говорю правду, — Марина выпрямилась. — Твоя мама жалуется на жизнь, но почему-то именно я должна за это расплачиваться.
— Игорю нужна помощь, у него семья, — отрезал Алексей. — Они детей планируют.
— Дети… — повторила Марина. — У вас всё всегда ради детей, которых ещё нет.
Он резко повернулся.
— А что, пора уже, не находишь? Пять лет вместе, а ты всё откладываешь. Нормальная жена рожает.
— На что? — тихо спросила она. — На твои деньги? Ты вообще представляешь, сколько это стоит?
— Все как-то справляются, — отмахнулся он.
— А я не хочу выживать, — сказала Марина. — Я не хочу остаться без гроша в декрете, пока ты говоришь, что «как-нибудь разберёмся».
Он молчал, сжимая челюсти, а потом вдруг сказал:
— У мамы проблемы. Она больше не может снимать жильё.
Марина кивнула, заранее понимая, к чему всё идёт.
— Пусть поживёт у Игоря, — сказала она.
— Мама будет жить здесь, — уверенно ответил Алексей. — Временно.
Слово «здесь» прозвучало, как приговор.
— В моей квартире? — переспросила Марина.
— В нашей, — отрезал он. — Места хватит.
Она чувствовала, как внутри поднимается волна, но всё же сдалась.
— Хорошо, — сказала она. — Ненадолго.
Через неделю Валентина Петровна въехала с чемоданами и сразу стала передвигать мебель, переставлять вещи, комментировать каждый сантиметр пространства.
— Эти цветы лучше убрать, — говорила она. — Пыли от них много.
Марина молчала. Потом молчала ещё месяц. Потом ещё.
Она перестала чувствовать себя дома. Она ходила тихо, извинялась за каждый шаг, за каждый звук, за своё существование.
— Это не покупай, дорого, — говорила свекровь в магазине.
— Это выброси, хлам, — говорила она дома.
Однажды Марина нашла в мусоре фотоальбом. Свой. Детский. Единственную память о том времени, когда она ещё была просто девочкой, а не удобной женщиной.
— Почему это было в мусоре? — спросила она, сдерживая дрожь.
— Старьё, — равнодушно ответила Валентина Петровна. — Место занимает.
Что-то внутри Марины оборвалось окончательно.
— Убирайтесь, — сказала она, и голос её был странно спокойным. — Немедленно.
— Мама никуда не пойдёт! — заорал Алексей, врываясь в комнату. — Это ты отсюда вылетишь!
Марина посмотрела на него долго и внимательно.
— Квартира оформлена на меня, — сказала она тихо. — И только я решаю, кто здесь живёт.
Она собирала вещи молча, методично, будто внутри включился холодный механизм, которому больше нечего терять.
— Ты пожалеешь, — кричал Алексей. — Ты останешься одна!
Она открыла дверь и поставила сумки на лестничную площадку.
— Возможно, — сказала Марина. — Но не сегодня.
Когда дверь закрылась, в квартире стало тихо. По-настоящему тихо.
Она вернула диван на место, поставила цветы на подоконник и села, прижимая к груди спасённый фотоальбом.
Дом снова стал её.
И впервые за долгое время ей не было страшно.
