Лида всегда считала, что дом — это место, где можно дышать спокойно, ходить босиком, не бояться быть собой и не оправдываться за то, кем ты являешься, поэтому когда в тот день раздался звонок в дверь, она даже не предполагала, что через несколько часов будет сидеть на кухне с дрожащими руками, чувствуя себя так, будто её медленно и методично стирают в порошок.
— Здравствуйте, — сказала она, открыв дверь и увидев на пороге родителей мужа, которые стояли так уверенно, будто этот дом всегда принадлежал им, а она была здесь лишь временной деталью интерьера.
Свекровь быстро окинула взглядом прихожую, словно проверяя, соответствует ли она неким внутренним стандартам, а свёкор молча прошёл внутрь, даже не дождавшись приглашения.
— Артёма нет? — спросила свекровь тоном, в котором уже слышалось недовольство.
— Он на работе, — ответила Лида спокойно, хотя внутри неприятно кольнуло, потому что она прекрасно понимала, что их визит без него не случаен.
Они прошли на кухню, сели за стол, и с этого момента всё пошло не так, будто кто-то незримо включил механизм унижения, который уже невозможно было остановить.
— Чай у вас какой? — спросила свекровь, постукивая ногтями по столешнице.
— Чёрный, — ответила Лида. — Если хотите, могу заварить.
— Я пью зелёный, — холодно сказала та, будто речь шла не о чае, а о принципиальной жизненной позиции.
Лида молча надела куртку и вышла в магазин, стараясь не думать о том, что взрослые люди, приехавшие без предупреждения, могли бы и сами позаботиться о своих предпочтениях, но она всё ещё верила, что терпением и вежливостью можно сгладить любое напряжение.
Когда она вернулась, чай был встречен с таким выражением лица, будто она принесла не то лекарство больному, которому стало хуже.
— Это не тот сорт, — сказала свекровь, делая вид, что пробует. — Я всегда беру другой.
— Я точно запомнила название, — осторожно ответила Лида. — Я не разбираюсь в зелёном чае, поэтому специально перечитала.
— Ну-ну, — вмешался свёкор. — Память у людей разная.
После чая последовал ужин, вернее, его отсутствие, потому что предложенная еда, уже готовая, аккуратно разложенная, вызвала лишь разочарованные вздохи.
— Это мы есть не будем, — заявила свекровь, — я думала, ты приготовишь что-то другое.
Она протянула Лиде лист бумаги с аккуратным почерком, и список блюд выглядел так, будто был составлен для ресторана, а не для обычной кухни.
— Я так не готовлю, — сказала Лида, чувствуя, как внутри поднимается первая волна сопротивления. — Я могу приготовить домашнюю еду.
— Значит, не умеешь, — подвела итог свекровь.
После этого они пили чай молча, а Лида сидела напротив, чувствуя себя лишней за собственным столом, пока разговор неожиданно не повернул в сторону ремонта.
— У нас в квартире ремонт, — сказала свекровь с таким видом, будто сообщала важнейшую новость.
— Я могу помочь с проектом, — оживилась Лида. — Я дизайнер, могу подобрать цвета, мебель, всё продумать, бесплатно.
Она говорила искренне, с надеждой, потому что хотела хоть чем-то заслужить одобрение, показать, что она не пустое место.
— Дизайнер? — усмехнулась свекровь. — А образование у тебя какое?
— Колледж, — ответила Лида. — Государственный диплом, я была лучшей на курсе.
— Колледж — это не образование, — отрезала та. — У нас в семье все с высшим. Я, муж, родственники. Артём вообще за границей стажировался.
Слова падали тяжело, методично, словно удары молотка.
— Я работаю, зарабатываю, вкладываюсь в семью, — пыталась возразить Лида, но её уже не слушали.
— Вкладывается она, — хмыкнула свекровь. — Гостей принять нормально не может, чай не тот, еда не та.
Лида чувствовала, как сжимается горло, как каждая фраза стирает кусочек её уверенности, но она всё ещё держалась, пока разговор не принял окончательно унизительный оборот.
— Нам нужен человек, который поможет с уборкой после ремонта, — сказала свекровь почти ласково. — Подмести, помыть, вынести мусор.
— Вы предлагаете мне быть уборщицей? — тихо спросила Лида, не веря, что слышит это вслух.
— Ну а что, — пожал плечами свёкор. — Думаю, твоего образования хватит.
В этот момент что-то внутри неё оборвалось, словно последняя ниточка терпения, на которой всё держалось.
— Уходите, — сказала она, вставая и указывая на дверь. — Прямо сейчас.
Они ушли медленно, с достоинством оскорблённых, оставив после себя тяжёлый воздух и ощущение грязи, которое невозможно было смыть.
Когда Артём вернулся, Лида плакала, захлёбываясь словами, рассказывая, как её поставили на место, как дали понять, что она ничто, что она недостаточно хорошая, недостаточно образованная, недостаточно достойная.
— Я с ними поговорю, — сказал он тихо, и в его голосе было что-то новое, твёрдое.
На следующий день родители пришли снова, уверенные, что сын всё уладил, что жена получила выговор и стала тише.
Они сели за стол, и Артём долго молчал, а потом сказал:
— Я вам должен признаться.
— Только не говори глупостей, — отмахнулась мать.
— Я не доучился в университете, — продолжил он. — Я бросил учёбу и работаю сантехником. Никаких стажировок за границей не было.
В комнате повисла тишина, густая и тяжёлая, и в этот момент Лида впервые за всё это время почувствовала не боль, а странное облегчение, потому что правда, какой бы она ни была, наконец встала на её сторону.
