**Тень осеннего дождя**
Город тонул в холодном ноябрьском ливне. Нижний Новгород словно укутался серой пеленой, и стук дождя по крышам вырвал Анастасию из тревожного сна. За окном было темно, хотя часы показывали почти семь. Она лежала, глядя на размытые очертания домов, едва различимых сквозь завесу дождя. Как отпускать дочь в школу в такую погоду? Тем более позавчера Лиза слегка покашляла.
— Как же холодно… — прошептала Настя, съёжившись под одеялом.
Привычка делиться утренними мыслями с мужем осталась, хотя Артём ушёл три месяца назад. В квартире было зябко — отопление ещё не дали. Она натянула одеяло до подбородка, пытаясь заснуть, но сон не шёл. Совесть грызла — надо будить дочь. Вздохнув, она встала, поставила чайник и начала готовить завтрак. Холодильник был почти пуст — в последнее время аппетита не было, и она покупала только самое необходимое. Намазав булку вареньем, разбудила Лизу. Заставила её надеть тёплую куртку, закрыла за ней дверь, но, не найдя любимый шарф с узором из берёз, снова укрылась под одеялом.
Дождь лишь усиливал тоску, которая и без того терзала Настю. С тех пор как Артём ушёл, прошло три месяца. Сначала они виделись из-за бракоразводных дел, но потом встречи прекратились. Он исправно присылал деньги на дочь, звонил ей, забирал на прогулки. Но Настя избегала личного общения. Она пыталась убедить себя, что всё в порядке: сменила стрижку, улыбалась на работе, шутила с коллегами. Но внутри всё кричало — ничего не в порядке.
Сначала хотела выкинуть всё, что напоминало об Артёме. Но его вещи — сувениры из их поездок, одеколон, кружка с надписью «Лучший папа» — всё ещё стояли на полках. Убрать их было больно, но эта боль странным образом приносила облегчение. Настя жалела себя, и в этой жалости находила горькое утешение. Каждый раз, начиная уборку, она натыкалась на что-то, связанное с ним. Вот деревянный оберег — купили его в Суздале, когда гуляли по старым улочкам, смеялись и мечтали. А вот наушники — подарок на 8 Марта. Артём тогда шутил: «Женщины любят ушами, а уши любят хороший звук. Бриллиантов нет, так что держи наушники, чтобы уши не скучали».
Его запах преследовал её. Одежда, подушки, даже её собственные вещи хранили аромат его одеколона. В такие моменты Настя будто возвращалась в прошлое — к их семье, их планам, их счастью. Но запах выветривался, и реальность накрывала с новой силой. Семьи больше не было. Планов — тоже. Только рутина: дом, работа, дочь.
Она избегала друзей. Это были те же люди, с которыми они общались вместе с Артёмом. Видеться без него было невыносимо — начнутся расспросы, жалостливые взгляды, фразы вроде: «Вы были такой прекрасной парой». Она и без них знала, какой они были парой. Идеальной. Но это в прошлом.
Настя была уверена: у Артёма новая женщина. Именно из-за неё всё рухнуло. Пять лет назад он согласился на вахту на Дальнем Востоке. Это спасло их — закрыли ипотеку, купили машину. Но та же работа и забрала его. Она до сих пор помнила тот звонок. Незнакомая женщина, назвавшаяся «доброжелательницей», сообщила: «Ваш муж вас давно обманывает. У него другая». Артём не отрицал. Сел на диван, закрыл лицо руками и молчал. А потом ушёл к родителям.
На следующий день он вернулся, когда Лизы не было дома.
— Настя, я не могу без вас с Лизой, — сказал он тихо. — Это была ошибка. Давай начнём сначала. Простишь?
— Нет, Артём, — ответила она, стараясь говорить ровно. — Мы договаривались быть честными. Ты предал. Уходи.
Всё прошло без криков, без скандалов, почти по-тихому. Он сам объяснился с дочерью, перевёз вещи к родителям и уехал на очередную вахту. Там, наверное, была она — та, ради которой он их бросил. Настя не хотела ничего знать. «Доброжелательница» пыталась дозвониться, рассказать подробности, но она заблокировала номер. Зачем ей это? Правда и так была ясна.
Четыре месяца она училась жить одна, доказывая себе, что справится. О жизни Артёма не спрашивала. Наверняка у него всё хорошо с новой женщиной. Но свёкор с тёщей удивительные люди. Особенно свёкор, Василий Петрович. Когда Настя, робкая и стеснительная, впервые пришла к ним, он сразу принял её как родную. Шутил, втягивал в разговоры, давал мелкие поручения, чтобы она чувствовала себя своей. Он же, как она подозревала, попросил тёщу не лезть с расспросами и не уговаривать простить сына. Они приняли её выбор и продолжали общаться с ней и Лизой, как прежде.
В этот дождливый день, когда Нижний тонул в серости, в дверь позвонили. Закутавшись в халат, Настя открыла. На пороге стоял свёкор.
— Здравствуй, Настенька! — улыбнулся Василий Петрович.
— Здравствуйте, — растерялась она. — Проходите. Сейчас чай поставлю.
— Не спеши, присядь, — мягко остановил он. — Хочу рассказать тебе кое-что.
Настя села, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Свёкор редко говорил так серьёзно.
— Когда Артёмке было лет шесть, мы с Марьей разошлись, — начал он. — Да, сейчас мы вместе, даже повенчались позже. Но тогда я ушёл. Влюбился. Пришла к нам на стройку женщина — красивая, глаза как озёра. Решил, что это судьба, ушёл из семьи. И ушёл. Только без семьи не смог. А Артём — он тоже не может без вас. Нет у него никакой другой. Уволился он тогда сразу, вернулся домой, к нам. Но не живёт, а мучается. Каждый вечер под ваши окна ходит. А ещё твой шарф у него в кармане, Настя. Увидел я его с этим шарфом — сам чуть не всплакнул. Любит он тебя, страдает. И Марья извелась, боится, как бы не запил…
Свёкор замолчал, отпил чай, но было видно — ему тяжело. Не привык он лезть в чужие дела, но за сына болел душой.
— Ладно, пойду, — сказал он, вставая. — Решай сама. Простить измену — трудно. ПочИ в тот момент, когда холодный осенний ветер обдал её лицо, а дождь продолжал стучать по тротуару, Настя поняла, что жизнь — это не только боль потерь, но и шанс начать всё заново.
